АЛЕКСАНДР ХИНТ

г. Одесса

ВЕСНА. 120 ЛЕТ ПАСТЕРНАКУ

… парит земля, запотевшие

стёкла смывают все подписи

стонет зима одряхлевшая

щуплой старухою в хосписе

крыши парят без сознания

вместе с котами и кошками

март расточает признания

лёд растопляя ладошками

он невозможен, избыточен

лают дворняги – ату его!

словно разбив двери пыточной

ветер набит поцелуями

что управляют погодою

материками и странами

дети с глазами голодными

сами уйдут за цыганами

вновь распрямляют конечности

птицы, деревья и улица

где на сучке бесконечности

клейкая почка проклюнется

ТЕСТ АХМАТОВОЙ

Одно виденье снова посещает:

почти не отрываясь от листа,

в зелёном кресле девушка читает,

а рядом – кофе, кошка, Мандельштам.

И есть в её осанке что-то вдовье,

из грифельных, средневековых снов;

а где-то пианино харкнет кровью:

кампари, леопарды, Гумилёв,

прошелестит рождественской шутихой...

Лилово-нежных сумерек бельмо

проявится в оцепененьи тихом –

какао, антилопа и Бальмонт,

потом опять в небытие ныряет,

но вечер проливает на стекло

шампанское, в котором Северянин

вымачивает ласточки крыло.

В сиреневом мерцании потока

углами глаз удерживаешь нить:

наперебой пролистывают Блока

два мотылька. И ничего не пить,

щипцами из серебряного века

разламывая колкий рафинад.

Животное, напиток, человек,

повадки, ароматы, имена...

Но шевельни – и наважденье рухнет,

и в сотый раз начнётся навсегда

ночь, улица, фонарный свет на кухне,

зелёный чай, собака, Пастернак.

***

Настройщик мёртвого сезона

на клёнах отбивал матчиши,

и получился полусонный

октябрь на полтона ниже.

Дырявый вечер опоздание

дождя процеживает трижды -

а тот беспечно зависает,

по вкусу выбирает крыши,

и, становясь всё постепенней,

бренчит земными мелочами.

С утра добавилось ступеней

на мокрой лестнице прощаний.

Пространство рдеет, небо киснет,

оттуда ничего не светит…

В эпоху геноцида листьев

спасти их может только ветер.

И вот один резной, летучий

через дорогу от бульвара

(а там уже трамбует кучи

убийца в кацавейке старой)

прилип к табличке с номерами –

следит, закусывая губы,

как негасимо умиранье

на чёрном жертвеннике клумбы.